Злато и булат

Злато и булат

Исстари булат и злато спорили между собой или шли одной дорогой. Недаром в нынешних музеях золотые украшения и драгоценности лежат рядом с холодным и огнепальным оружием; недаром с золотыми серьгами, в которых щеголяли киевские и новгородские модницы двенадцатого века, соседствуют в витринах кинжалы в золотой или серебряной оправе, сабли, чьи рукояти украшены драгоценными камнями. Каких сказок, легенд, преданий, поверий и примет не было связано с драгоценными металлами, жемчугами и таинственными кладами... Я до сих пор помню рассказы, слышанные в детстве, о золотых и серебряных кладах, зарытых в Святовской роще возле большака, ведущего от озера Святого в Кострому. Клады, по народной молве, были зарыты в незапамятные времена панами, пришедшими на Русь вместе с Мариной Мнишек.

Отыскать подземные сокровища было очень просто - пойти в ночь на Ивана Купала к берегам Святого озера и смотреть: где после первых петухов засветятся в папоротниках огоньки, там и копать. Я в детстве искренне дивился, что мои земляки не богатели за счет панских кладов...

Впрочем, по всей Волге, - как и по другим местам, гуляли легенды о сокровищах Стеньки Разина, о пещерах, в которые сносил свои богатства Кудеяр-разбойник, о золотых мечах мурзы Чета, спрятанных на дне Каменец-озера...

Жизнь давала немало оснований для легенд о сокровищах, о приключениях, связанных с ними. Напомню эпизод из отечественной истории - дерзкую попытку похитить всю несметную казну Московского государства.

Кому из нас не приходилось блуждать по бесчисленным помещениям, лесенкам, переходам знаменитого храма Покрова-на-рву, известного всем под названием храма Василия Блаженного... Расположенный на Красной площади возле Кремля, он напоминает диковинный каменный цветок, привезенный из сказочных заморских стран. Храм, как это часто бывало в Древней Руси, долгое время использовался как хранилище государственных ценностей.

К последним годам шестнадцатого столетия относится такое сообщение летописца "о зажигалыциках московских": "Того же году [1595] враг, ненавидя добра рода человеческого, вложил мысль в человецы в князя Василия Щепина, да Василия Лебедева и в их советники, чтоб зажечь град Москву во многих местах, а самем у Троицы на рве у Василия Блаженного грабить казну: ибо в те поры была велия казна, советником же его в те поры Петру Байкову с товарищи решеток не отпирати... Их всех переимаху и пыташа. Они же все в том повинишася. Князя Василия и Петра Байкова с сыном на Москве казнили, на Пожаре, и главы их отсекоша, а иных перевешали, а достальных по тюрьмам разослаша".

Таков драматический эпизод, разыгравшийся в связи с сокровищами, спрятанными в знаменитом храме, на которые позарились "московские зажигалыцики".

Много самых различных историй могут нам рассказать золотые и серебряные вещи, созданные русскими умельцами; мы часто не знаем фамилии творцов прекрасных предметов из драгоценных металлов, но история донесла до нас (хотя, разумеется, далеко не всегда) или имена владельцев, или рассказы о событиях, ради которых тратились серебро и золото.

В "Житии Бориса и Глеба" рассказывается, что по приказу Владимира Мономаха мастера за одну ночь расклепали и позолотили доски на гробах Бориса и Глеба. Об этих досках летописец замечает: "Многие приходящие из Греции и других земель говорили: "Нигде такой красоты нет". Сказанное, по всей вероятности, не риторическое летописное преувеличение. Киевская Русь знала толк в золотых изделиях и в неисчислимом множестве продавала их в страны Востока и Запада.

Жил в двенадцатом веке в Чернигове князь Владимир Давыдович, двоюродный дядя Игоря, героя знаменитой поэмы. В ту пору богатый и сильный город славился златокузнецами, чьи изделия охотно покупали не только в русских землях. Однажды искусный мастер сделал для Владимира большую серебряную чашу, украсив венец ее надписью-орнаментом. На пирах гости пили за здоровье хозяина из чаши, передавая ее вкруговую, по обычаю дедов. В междоусобной схватке Владимир Давыдович погиб. Прошли столетия. В середине прошлого века серебряную чашу нашли там, где некогда находилась столица Золотой Орды - в городе Сарае. Быть может, золотоордынцы захватили драгоценный сосуд во время набега на русские земли. Не исключено, что чаша попала в Сарай и другим путем: вдова Владимира Давыдовича после гибели мужа была взята в жены половецким ханом Башкордом.

Приходящие ныне в Оружейную палату Московского Кремля видят прекрасную серебряную чашу, отлитую восемь столетий назад и чуть потемневшую от времени. Для любознательных посетителей, любующихся старинной посудой, экскурсовод читает слова на венце: "А се чара кня Володимира Давыдовча, кто из нее пь, тому на здоровье, а хвала бога своего осподаря великого кня".

Так из глубины столетий доносится голос неизвестного нам черниговского златокузнеца.

Некогда Юрий Долгорукий подарил Спасо-Преображенскому собору в Переславле-Залесском серебряную чашу для причастия - потир. Сосуд был сделан умелыми суздальскими мастерами. И ныне мы восхищаемся его изящной и благородной формой. На гладкой чаше - барельефы святых. Особенно привлекает внимание фигура отважного воителя Георгия - покровителя Юрия Долгорукого. Георгий изображен в образе возвышенно-прекрасного юноши с волнисто-курчавыми волосами, в одежде знатного человека.

В "Повести о московском взятьи от царя Тохтамыша", широко бытовавшей в средневековых списках, есть описание гибели драгоценных сокровищ во время очередного вражеского набега. По словам автора, "с чудесных икон сорвали золото и серебро, драгоценные каменья и жемчуг, разграбили напрестольные покровы, шитые золотом, саженные жемчугом, сорвали дорогое узорочье со святых икон, а иконы повергли и растоптали, расхитили бесценные церковные сосуды, кованные из золота и серебра, разорвали драгоценные священные ризы".

Как видим, и здесь происходил кровавый диалог золота и булата.

Ремесленники вплоть до семнадцатого века делали золотые и серебряные сосуды, указывая на изделиях имя владельца. Это вполне понятно. Сосуд из благородного металла стоил слишком дорого, чтобы мастер мог делать его для продажи. Ювелиры сначала искали заказчиков (а ими были обычно знатные люди, монастыри, видные духовные лица, купцы), а потом уже принимались за работу. Желая выразить свои религиозные чувства, многие бояре и князья жертвовали золото и серебро для украшения окладов наиболее чтимых икон, дарили церквам и монастырям драгоценные сосуды, пелены, расшитые золотистыми нитями. Понятно, что вещь из дорогого материала можно было заказывать только очень умелому мастеру.

Особенно большого искусства достигли ремесленники в украшении окладов церковных книг. Переплеты евангелий превращались в драгоценные произведения искусства, они сверкали филигранью, многоцветными эмалями, жемчугами... Древнерусские эмали отличала красочная гамма, в которую входили соединения белого и голубого, розового и синего, изумрудного и ярко-красного тонов.

До нас дошло имя одного из превосходных эмальеров древности. В 1161 году мастер Лазарь Богша по заказу полоцкой княгини Ефросиньи создал крест, украшенный многоцветной перегородчатой эмалью: отдельные участки, образованные тончайшими перегородками, были заполнены эмалевой массой различных тонов. В эмалях среди розеток и крестиков, обведенных травяным орнаментом, можно было увидеть изображения ликов и фигур. Этот крест еще могли видеть и наши современники. Он был похищен из полоцкого музея в военном сорок втором году. Увидим ли мы когда-нибудь замечательное изделие старых времен? Трудно сказать. Но жизнь показывает, что нередко обнаруживаются такие шедевры искусства, которые считаются безвозвратно утраченными.

Как высоко ценились русские эмали во всем мире, мы можем судить по средневековому трактату, написанному монахом Теофилом, который, обращаясь к своему "возлюбленному сыну", писал: "Если ты внимательно его (трактат. - Е. О.) изучишь, то найдешь там, что имеет Греция в разных видах и смешениях цветов, что изобрела Русь в искусстве эмали и разнообразии черни".

Археологи часто обнаруживают при раскопках золотые серьги, украшенные эмалями, изображающие сказочных птиц, женские подвески с финифтью красочной гаммы. Эмаль - родная сестра драгоценных камней, и прежде всего жемчуга, с которым она нередко соседствует в изделиях. В Оружейной палате в Кремле хранятся прекрасные работы эмальеров, выполненные в пятнадцатом, шестнадцатом и семнадцатом веках.

Шлем Ярослава Всеволодовича. 1216

Как зачарованные смотрят посетители на царский венец, изготовленный в 1627-1628 годах. Этот венец - одна из вершин искусства русских эмальеров - предназначался для торжественных выходов. На венце, покрытом белой, зеленой и голубой эмалью, сияют темно-синие сапфиры, густо-зеленые изумруды, жемчужины.

В семнадцатом столетии эмаль (сольвычегодская, а затем ростовская), жизнерадостная, праздничная, ликующая, стала достоянием многих. На окладах книг, чашах того времени часто встречались эмали, изображавшие светские сюжеты - сценки народной жизни, растительность, портреты, пейзажи.

Другой не менее известный вид искусства - чернение по серебру.

Народная молва, как известно, приписывала серебру - драгоценному металлу с мягким блеском - волшебные свойства. Уронить в воду серебряное колечко, дареное суженым, - к разлуке. В серебряном блюдце, по которому катается наливное яблочко, можно весь мир увидеть. Если любимый человек ушел в ратный поход, посмотри в серебряный ковш: увидишь черные крапинки - жди горестных вестей.

Древняя Русь искони знала тонкое искусство черненого серебра. На серебряной стенке старинного бокала - изображение головы оленя, увенчанной короной. Словно кто-то черной тушью аккуратно провел линии острым пером по серебряному фону. Собственно говоря, чернение по серебру - это своеобразная гравюра на металле, рассчитанная на долгую жизнь, на века.

Огромные коллекции русского и зарубежного художественного серебра собрались постепенно в Оружейной палате. Иностранные посольства, прибывая в Москву, привозили в подарки дорогие кубки, блюда, чаши, солонки, столовые и стенные подсвечники. Английские и немецкие ученые, изучающие искусство обработки серебра в своих странах, неоднократно приезжали в Оружейную палату, так как нигде в других местах нет таких богатейших собраний изделий западных мастеров-серебряников.

Вещественную историю древнерусского ювелирного искусства, да, пожалуй, и всей отечественной мелкой пластики - резьбы по дереву, кости и камню, медного литья, золотых и серебряных изделий - можно воочию увидеть, посетив музей в Троице-Сергиевой лавре. В течение веков в лавру знатные и богатые люди делали вклады-подарки, бывшие нередко великолепными образцами прикладного искусства. В монастырскую ризницу поступали работы наиболее прославленных мастеров страны. Постепенно и при самой лавре сложилась самостоятельная школа, созданные там миниатюрные шедевры имеют высокую эстетическую ценность. Особенно прославился резчик и ювелир Амвросий, который жил в середине пятнадцатого века и выполнял бесчисленные заказы монастыря, подобно тому как Микеланджело и Бенвенуто Челлини - заказы римских пап, Медичи и других меценатов.

До наших дней сохранилось много работ Амвросия и его круга. Исследователи обратили внимание на близость миниатюр троицкого мастера к живописи Андрея Рублева: тот же лиризм, возвышенность и обобщенность образов, мягкость, любовь к изяществу формы и цвета. Близость эта вполне понятна: живя там же, где несколькими десятилетиями раньше трудился гениальный художник, Амвросий не мог не испытать могучего влияния Андрея Рублева, его традиций.

С мастерством человека, влюбленного в свое дело, создавал Амвросий миниатюрные "иконостасы", обильно украшенные золотом; в этих миниатюрах и общая композиция, и изображения святых поразительно схожи с рублевскими фресками и иконами. Как ювелир Амвросий обладал характерным почерком, которому старались подражать позднее другие мастера. Золотые створки старинного складня Амвросий украсил затейливым и живописным филигранным узором. Перегородки в орнаменте были им заполнены разноцветной мастикой - вся сканая поверхность сверкала разнообразными красками. До наших дней, к сожалению, дошли лишь следы синего и красного цветов, остальную мастику смыло время. Но сам прием расцвечивания скани краской позднее, уже после смерти Амвросия, получил большое применение, хотя вместо мастики ювелиры семнадцатого века обычно применяли эмали.

Амвросий и его ученики трудились над украшениями не только для своей обители. В далеком Кирилло-Белозерском монастыре сохранилось Евангелие, композиция и скань на окладе которого напоминают то, что делал Амвросий. Есть основание предполагать, что над окладом этого Евангелия поработали троицкие ювелиры. Любопытно, что в монастырских делах упоминаются профессии крестечников, посошников, серебряников; называются имена, видимо, наиболее видных мастеров: Андрей Искусник, Леонид Златописец, Илья Резчик.

Среди бесчисленных сокровищ, хранящихся и поныне в Лавре, редкостный интерес представляют изделия из так называемой коробьи новгородской Ивана Грозного. Про эту коробью (т. е. сундук) Грозного в описи за 1641 год сказано: "... в ней дачи блаженные памяти г[осу]д[а]ря ц[а]ря и великого князя Ивана Васильевича всея Руси по ц[а]р[е]в[и]че по кн[я]зе Иване Ивановиче и по апальных". Иными словами, царем были вложены ценности за упокой души казненных или отправленных в ссылку открытых, явных или мнимых недругов царя. Вот амулет-змеевик, сделанный из яшмы и обрамленный в золото. На лицевой стороне амулета умелец четырнадцатого века вырезал Спасителя, сидящего на престоле; на обороте резчик изобразил голову медузы с тянущимся из нее множеством змей. Дорогой старинный амулет, что должен был хранить человека от несчастий, не помог его последнему владельцу. А был им сын Грозного - Иван, которого, как известно, деспотичный царь убил в припадке гнева.

Н. К. Рерих. Терема. Нач. XX в.

Но как бы ни были знамениты и прославлены люди, для которых трудились древнерусские мастера, как бы ни были величественны или трагичны судьбы владельцев драгоценностей, за любым изделием всегда стоит для нас образ мастера, творца, создателя красоты.

...В детстве почти каждое лето я проводил в Плесе, волжском городке (основанном еще Василием Темным), прославленном Левитаном, воспетом в стихах Дмитрия Семяновского и лирической прозе Николая Смирнова, нашего старшего современника. Со второго этажа белого особняка на гористой улице была видна Волга, удивительно красивая по вечерам, когда пароходы светились огнями-звездами. В тихом и уютном городе дачники быстро знакомились между собой, часто становились друзьями.

Мне запомнилось, как однажды Николай Павлович Шлеин, тогда уже известный художник, любивший рисовать плесские пейзажи, повел меня в гости к местному ювелиру. Последний оказался словоохотливым стариком, пышная борода делала его похожим на оперного Ивана Сусанина. Добродушный кустарь охотно показал нам свои изделия: золотые серьги-"калачи", ажурные серебряные подстаканники и миниатюрные серебряные рюмки, позолоченные внутри. Николай Павлович подержал серьги на ладони и, улыбнувшись в пышные усы, сказал:

- Хороша вещь, да ведь золотые "калачи" делали еще при Владимире Красном Солнышке...

Ювелир засуетился - он был, видимо, взволнован встречей с художником, близко знавшим Репина, ездившим недавно на Капри рисовать Максима Горького, - и робко возразил:

- Я все по старинке делаю. Надежней, знаете. Руку показывают мастера не у нас в Плесе, а в Красном...

И старик стал рассказывать жуткие красносельские бывалошные истории о лихих людях, что проникали по ночам в дома ювелиров, о лесных разбойниках, что подстерегали дедов, везших на ярмарки свои изделия. Истории были старые-престарые, но ювелир говорил так горячо и убедительно, что и впрямь думалось: жить в Красном страшновато.

Когда меня впервые повезли в Красное (а до него от Плеса рукой подать), я увидел, что дома в селе напоминают крепости. Кустари жили небогато, но изделия, которые они показали нам: браслеты, рамки, медальоны, кольца - вызвали восторг. Особенно мне понравился серебряный конь, впряженный в тарантас! Как, удивлялся я, можно отлить из серебра такого крохотного конька!

Впечатления детства всегда памятны, и Красное для меня навсегда стало олицетворением красоты, воплощенной в драгоценных изделиях.

Если тебе, друг-читатель, придется путешествовать по Верхней Волге, не пожалей несколько часов и остановись в селе Красном.

...О происхождении села Красного на Волге существует несколько легенд.

Одна из них гласит, что на волжских крутоярах, на дальних подступах к Костроме, произошла некогда жестокая сеча с ордынцами. Столько было убитых и раненых, что земля от пролитой крови покраснела. С той поры место и зовется Красным. Однако это слово имело в древнерусском языке и другой смысл. Оно употреблялось в народной речи для обозначения яркого, светлого, прекрасного. Трудно придумать более удачное название для этого живописного местечка на волжском берегу. Жители здесь с незапамятных времен занимаются художественными ремеслами: делают украшения из золота, серебра и других металлов, широко применяя чеканку, гравировку, эмаль, филигрань.

По местным преданиям, этим ремеслом вначале промышляли в селе Сидоровском, поблизости от Красного, и лишь позднее, во времена Бориса Годунова, обработкой серебра и золота, как выгодным делом, занялись и красноселы. В казанских переписных книгах шестнадцатого века упоминались серебряники, выходцы из Костромы. В конце семнадцатого столетия слава красноселов была так велика, что в Москву для работы в Серебряной палате был вызван здешний мастер. Умельцы села Красного не стремились к затейливой парадности, как, скажем, мастера Ярославля или Нижнего Новгорода; их чеканный орнамент отличался благородной Простотой. Охотно применяли красноселы сквозное (ажурное) литье для украшения изделий, любили низкие растительные узоры. В 1665 году Никифор Гожев по московскому заказу сделал позолоченное кадило, хранящееся ныне в Оружейной палате.

Сухарница. Изделие красносельских мастеров

Когда после долгого перерыва я снова приехал в Красное, то с трудом узнал поселок ювелиров и филигранщиков. Уютные, обшитые тесом дома составили несколько десятков новых улиц. Дома прасолов, напоминающие крепости, затерялись среди новых зданий. Порадовался я и тому, что восстановлена шатровая церковь годуновской поры, напоминающая в миниатюре знаменитый храм в Коломенском. На улицах, как и в далекие годы, много зелени. Хмель вьется по карнизам и подоконникам домов. Далеко внизу переливается под летним солнцем Волга.

Мой спутник Иван Петрович Смирнов, давний житель здешних мест, - живая летопись села Красного. Он превосходно помнит все события за последние пятьдесят-шестьдесят лет на родных волжских берегах. Пока мы шли песчаной улицей, Иван Петрович рассказывал мне о ювелире, которого в старину считали колдуном, - он делал по семь - девять верст серебряной цепочки в год.

Навстречу нам попалась веселая стайка молодежи, идущей из ювелирного техникума.

- Смена, - сказал Иван Петрович и улыбнулся своей доброй, немного печальной улыбкой.

- Быть может, зайдем в клуб, посмотрим выставку?

Спутник охотно соглашается.

С удовольствием вспоминает старик, как в конце тридцатых годов мастера Шестерни и Серов создали забавный миниатюрный стол из серебра, на котором стояли самовар и чайный прибор.

- Тогдашние старики многое помнили, да и то приходили подивиться. Ныне таких работ и не слышно.

- А нужны ли такие игрушки из серебра?

- Как же, милый человек, непременно нужны. В них мастер свою руку показывает.

Услышав эти слова, я вспомнил Плес, старого ювелира и его слова о необходимости мастеру "руку показывать".

Деды наши определили свое отношение к работе, сложив пословицу: "Золото не золото, не побыв под молотом".