Крепостной мастер Матвей Яковлев, сын Веретенников (З. Попова)

В январе 1801 года газета "Санкт-Петербургские ведомости" опубликовала следующее объявление: "Близь каменного театра по Екатерининскому каналу в доме купца Панаева под № 227 продаются дворовые люди: резчик 32 лет, способный к исправлению официантской и камердинерской должностей, и сапожник 24 лет; о цене спросить у живущего в том доме статского канцеляриста Харлампия Бурова".

Эти несколько строк на пожелтевших газетных страницах звучат в наши дни странно и непонятно. Сухие слова, повседневно звучавшие во времена Пушкина, Грибоедова, декабристов, впитали в себя трагедию миллионов крестьянских жизней.

Немногим более полутора столетий отделяют нас от этого газетного объявления 1801 года. Если оглянуться в прошлое и коснуться страниц истории этих лет, перед нами возникнут образы людей: архитекторов, художников, артистов, писателей и поэтов, замечательных мастеров прикладного искусства, прославивших русскую культуру; среди них - имена крепостных крестьян.

Это архитектор А. Н. Воронихин, создавший Казанский собор и другие архитектурные памятники, украшающие до сих пор Ленинград, великий русский актер М. С. Щепкин, поэт Т. Г. Шевченко, известный живописец В. А. Тропинин, талантливый художник-портретист И. П. Аргунов, замечательный скрипичный и виолончельный мастер И. А. Батов. Но случаи известности талантливых крепостных художников были очень редки.

В конце XVIII века окончательно сложился помещичий быт крепостной России, просуществовавший в своем классическом виде до середины XIX столетия. Указ 1762 года освободил дворян от обязательной военной службы. Вернувшись в свои родовые имения из столиц и заграничных походов, они начали улучшать не только свое запущенное хозяйство, но по-новому перестраивать весь свой быт.

С этого времени началось усиленное строительство помещичьих усадеб, которые получили теперь новую планировку. Появился обязательный комплекс парадных и жилых помещений. Необходимы стали зал, одна или несколько гостиных, столовая буфетная и официантская, где стояли шкафы с посудой и столовым бельем; кабинет, библиотека, спальни членов семьи и гостей, детская, гардеробная - комната, в которой хранилась одежда, комнаты прислуги. Число помещений, их размер, обстановка и отделка зависели от достатка семьи.

В то время каждая помещичья усадьба жила как небольшой замкнутый мирок. Крепостные крестьяне создавали все необходимое для жизни ее обитателей: сеяли и убирали хлеб, выращивали скот, изготовляли льняные и шерстяные ткани, обрабатывали кожи, шили обувь и одежду. Из их искусных рук выходила удобная и красивая мебель, предметы роскоши - тончайшие вышивки, тканые ковры, плетеные кружева. Некоторые богатые помещики имели крепостных архитекторов, художников, музыкантов, актеров, певцов и мастеров балетного искусства.

Крепостных ремесленников, художников и домашнюю прислугу называли тогда дворовыми людьми. В отличие от крестьян-хлебопашцев, живших в деревнях, они всегда находились во дворе, т. е. в доме своего барина. В некоторых усадьбах и домах столичной знати штаты дворовых насчитывали сотни людей. Только в одном петербургском доме графа Разумовского в 1774 году находилось 190 человек, среди которых были несколько поваров и кондитеров, два парикмахера, обойщик, два скорохода, 18 истопников, 4 полотера, кружевница, 8 прачек, садовник с подмастерьем и тремя учениками, кузнец с помощником, медовар, серебряник, 5 столяров, слесарь, 2 печника, 3 музыканта, 2 живописных ученика, двое певчих.

Господскому имуществу всегда велся строгий учет. В хозяйственных документах помещичьих усадеб часто можно найти описание мебели, стоявшей во всех комнатах барского дома. Такой порядок был заведен и у сенатора Чернышева. Читая сохранившиеся документы, узнаем, что в последнее десятилетие XVIII века в зале его московского дома висел стеклянный фонарь, у стены стояли двадцать четыре стула, в простенке - два зеркала с подзеркальными резными столами, а у окон - два стола для карточных игр, иначе называемые ломберными. В гостиной находились двенадцать стульев, стол ломберный, трюмо и английская хрустальная люстра. Судя по всему, эти три ломберных стола были хорошей работы и могли украсить самые парадные комнаты богатого московского дома, а в официантской среди прочей мебели стояли семь карточных столов - явно запасных. Из описи голицынского дома в Москве мы узнаем, что в одной из гостиных с обоями из голубого шелка стояли дюжина резных кресел с такой же обивкой, как и стены, ломберный стол наборного дерева и ряд других вещей. Наборным деревом в России называли тогда инкрустацию из различных сортов древесины.

Современные подмосковные музеи Кусково, Останкино и Архангельское два столетия тому назад были богатейшими усадьбами русских вельмож. Их замечательное убранство, хранимое теперь как национальное достояние, выполнено руками крепостных. Резные двери и люстры, художественная мебель и уникальные паркеты поражают и очаровывают зрителя благородством своих форм, богатством фантазии в отделке и, что самое важное, необыкновенно тонким чувством материала - дерева.

Кто же эти люди, чей талант и высокое мастерство покоряют нас сегодня? Крепостная Россия не сохранила их имен для потомков. Только в результате тщательной и кропотливой работы имена некоторых из них были найдены в архивах среди различных хозяйственных документов. Так, стало известно, что строили Останкинский дворец крепостные архитекторы Т. И. Аргунов, А. Ф. Миронов и Г. Е. Дикушин. Из множества мастеров, принимавших участие в отделочных работах, известны только имена Ф. Пряхина, резавшего балюстраду парадной лестницы, резчика И. Мочалина с помощниками, выполнявшими деревянные высокие многосвечники для Голубого зала. Резные золоченые столы с малахитовыми досками из верхних зал работал мебельщик Я. Дунаев. Из мастеров, создававших замечательные останкинские паркеты, известно только имя Ф. Прядченко.

Отдельные предметы мебели для Кускова и Останкина Шереметевы заказывали в лучших мастерских Москвы и Петербурга, где тоже работали крепостные мастера, которых их господа отпускали на заработки. Так, в московской мебельной мастерской Споля славился искусный резчик по дереву Федор Никифоров - крепостном крестьянин княгини Щербатовой. Ему-то и заказали Шереметевы футляр для органчика тонкой художественной работы, предназначенного для Малиновой гостиной Кускова - одной из самых нарядных комнат этого дворца. Для Останкина Федор Никифоров резал подстолья золоченых столов в Картинную галерею.

Старинные документы очень скупо открывают нам имена исполнителей русской художественной мебели, резчиков, позолотчиков, мастеров по набору - тех, кто украшал мебель сложными орнаментами и картинами, составленными из кусочков древесины. Подпись мастера чрезвычайно редко встречается на самих вещах. В крупнейших музеях страны русская подписная мебель насчитывается единицами. Поэтому каждая из таких вещей уникальна.

В ленинградских дворцах-музеях есть мебель конца XVIII века с клеймами (т. е. печатями) двух знаменитых в то время петербургских мастерских, принадлежавших иностранцам Гамбсу и Туру, у которых работали русские крепостные мастера. В музее-усадьбе Кусково находится стол для хранения нот, инкрустированный многочисленными сортами древесины, с подписью крепостного мебельщика Шереметевых Василия Никифорова.

Коллекцию художественной мебели Государственного Исторического музея в Москве украшают два парных стола для карточных игр, подписанные Матвеем Яковлевичем Веретенниковым. Давайте подробно остановимся на этих двух вещах. Они меньше известны посетителям музеев, чем шедевры Ленинграда, Останкина и Кускова, но их художественное значение в русском прикладном искусстве не менее велико.

Если заняться тщательным анализом надписей, разобраться в их содержании и художественных особенностях украшений, разыскать сведения о бытовом назначении предметов и о давно забытых обычаях и законах старины, то можно представить себе жизнь этого неизвестного нам до сих пор мастера и его окружения.

Столы для карточных игр, или ломберные столы, были непременной деталью старинного дворянского быта. Название свое они получили от карточной игры "ломбер", очень распространенной в то время в Европе и России.

Всевозможные карточные игры только во второй половине XVIII века заняли в дворянском быту России значительное место среди других развлечений. Еще до 1761 года все они были под строгим запретом. Завезены они к нам в XVII веке из Польши украинскими казаками. В допетровской Руси играющих в карты наказывали наравне с ворами, отрубая им пальцы и руки. В начале XVIII столетия по распоряжению Петра I это страшное наказание заменили битьем кнутом и денежным штрафом. Еще в 1761 году было установлено законом различие между азартными - запрещенными играми и коммерческими - дозволенными. С тех пор в карты стали играть все: молодые и старые, мужчины и женщины. Ломберные столы раскладывались везде: в залах дворца, в клубах, в частных домах. Игрой в карты занимались во время пышных празднеств, званых вечеров и в семейном кругу. Одна из московских барынь писала в 1794 году в письме: "Слушала обедню у Натальи Федоровны, там обедала и играла в вист, а дома все по утрам стряпаю сыры, а к вечеру играю в карты". Еще выразительнее о карточной игре, захватившей всех, пишет дворянин Зиновьев "Ужинал у Александры Борисовны Измайловой, где и после ужина в карты играли; забава у нас обыкновенная, которая обратилась в упражнение и заставляет забывать нужные и полезные вещи!"

Столы, приспособленные для карточных игр, из подсобных комнат, где они находились вначале, перекочевали в гостиные и залы господского дома. Естественно, в парадные комнаты отбирали лучшие из них, нарядно украшенные, выполненные хорошими мастерами. Благодаря небольшим размерам и легкости, их свободно переносили и раскладывали для игры в карты в любом месте комнаты.

Конструкция ломберных столов была проста. На подстолье с четырьмя ножками закреплялась раскладная доска, которую во время игры в карты раскрывали. Середину ее внутренней стороны оклеивали красным или зеленым сукном, на котором игроки делали записи мелом по ходу игры. На сукне раскладывали мел, щеточки для стирания записей и фишки - ими во время игры расплачивались вместо денег.

В зависимости от моды и стиля, господствовавшего в мебели, форма ломберных столов изменялась. Вначале они имели изогнутые ножки и волнистый обрез по краям доски. Затем формы их стали прямоугольными и строгими, но конструкция при всех изменениях оставалась прежней.

Откройте страницу с изображением внешних сторон верхних досок наших ломберных столов (илл. 88, 89) и рассмотрите их внимательно. Обе они прямоугольные и украшены совершенно одинаково. В центре каждой доски набрана картина, составленная из кусочков дорогих пород дерева, под которой дана надпись на русском и иностранных языках. Одна из них включает дату - 1797 год (илл. 88). Иностранный текст поясняет содержание картин. Одна и та же фраза в надписи дана на латинском и французском языках. На столе с датой она гласит: "Колоннада в саду великого султана" (илл. 90). На переднем плане изображены лестницы, фонтаны, фигуры людей. Под картиной на втором столе читаем: "Вид базилики, построенной в Константинополе императором Юстинианом" (илл. 91). На ней видна одна из улиц Константинополя с аркадами зданий, минаретами и марширующими солдатами. Надписи на латинском и французском языках не являются чем-то необычным для того времени наоборот, в XVIII веке и в первой половине XIX века они были приняты при печатании гравюр, а это дает возможность предполагать, что оригиналом для этих изображений послужили известные в то время гравюры.

88. Внешняя сторона верхней доски ломберного стола с изображением колоннады в саду турецкого султана

89. Внешняя сторона верхней доски ломберного стола с изображением улицы Константинополя

90. Надписи и дата на верхней доске ломберного стола

91. Надписи на верхней доске ломберного стола

Центральную картину как бы поддерживают фигуры амуров, окруженные завивающимися листьями аканта^* а над верхними ее углами изображены античные светильники. По сторонам картины расположены изображения вазы с отходящими от нее в разные стороны листьями, завитыми в спираль, и тонкими побегами. Края верхних досок обведены строгой полосой трилистников.

^* (Акант - травянистое растение средиземноморского побережья. Контур такого листа положен в основу орнамента коринфских капителей колонн. В эпоху Возрождения и классицизма в искусстве он перешел в основу орнаментальных композиций)

Внутренняя сторона верхней доски украшена не менее изысканно (илл. 92). Зеленое сукно окружено широкой полосой с изображением листьев аканта, завивающихся в спираль. Обе ее стороны окаймлены узким орнаментом в виде тонкого и нежного побега.

92. Внутренняя сторона верхних досок ломберных столов работы Веретенникова

Насыщены украшениями и оба подстолья (илл. 93). Выжженные картинки чередуются на них с композициями знакомых уже нам листьев и ваз, а на гранях тонких ножек стола мастер изобразил уменьшающиеся вниз трилистники, подчеркивающие стройность и легкость всей вещи.

93. Общий вид стола работы Веретенникова

Среди выжженных картинок с бытовыми сценками выделяется сюжет бродячего деревенского цирка, повторяющийся на обоих столах. На одной из этих картинок изображены собаки, катающие друг друга в тележке, и лошадь, прыгающая сквозь обруч, на другой - кот, марширующий с ружьем, и собака-канатоходец. На остальных - городской пейзаж с островерхими крышами и колокольнями, сцена охоты с собаками, кот, выслеживающий птицу, дети, собирающие плоды с дерева (илл. 94, 95). Характеры и типы людей говорят, что оригиналами для этих изображений послужили народные картинки, привозившиеся в Россию из Западной Европы в конце XVIII века. Русский мастер дополнил их деталями и сценами, знакомыми и близкими ему самому. Так, среди цирковых представлений появился мужик с медведем, без которых не обходилась ни одна ярмарка в русских городах и селах.

94. Картинка, выжженная на подстолье. Деревенский цирк

95. Картинка, выжженная на подстолье. Городской пейзаж

Мы с вами подробно рассмотрели все виды украшений, использованные мастером в этих двух вещах. Теперь надо узнать, какое же место в русском искусстве занимают эти мотивы, орнаменты и целые композиции. Почему, например, на том и другом столах изображены картины с видами Турции? Случайно ли это? Оказывается, что нет. Ведь в 1791 году окончилась вторая турецкая война, в результате которой Россия утвердилась на северном побережье Черного моря. Эти события были еще очень свежи в памяти современников, а турецкие мотивы отразились в русском искусстве 90-х годов XVIII столетия.

Завивающиеся листья аканта, вазы, светильники античных форм, фигуры амуров, провисающие нити бус, полосы двулистников и трилистников - все это яркие и характерные элементы стиля классицизма, господствовавшего в конце XVIII века в европейском, в том числе и русском, искусстве. Подражание античным формам было одной из ярких черт Этого стиля, особенно наглядно проявившегося в архитектуре и прикладном искусстве. Этому подражанию способствовали археологические раскопки древних городов Геркуланума и Помпеи, во время которых было найдено множество различных предметов быта. Весь просвещенный мир был поражен красотой и изысканностью их форм, а художники и мастера использовали это наследие в своих работах. Так, образцами для мебельного искусства стали изображения мебели на античных вазах, фресках^* и мраморных барельефах.

^* (Фреска - роспись стен водяными красками по свеженаложенной штукатурке.)

Простота и благородство форм столов Веретенникова, использование в их отделке многочисленных орнаментов и картин без какого-либо намека на перегрузку говорит о безупречном художественном вкусе исполнителя. Безукоризненно тонко и изящно выполнены спираль завивающихся листьев, нити провисающих бус, нежные и тонкие побеги с мелкими ягодами и листьями. С большим мастерством передана перспектива улицы в центральной картине с учетом света и тени, с мельчайшими деталями зданий и костюмов персонажей. В этих работах максимально использована игра темных и светлых тонов дерева, естественные рисунки строения древесины. Фоном на внешней стороне верхних досок служит темный орех, подобранный "в елку". Орнамент внутренних сторон досок решен на чередующихся темных и светлых фонах с вертикальным направлением волокон древесины. Особенно искусно это использовано при изображении деталей зданий: окон, арок, лестниц, колонн. Удивительное разнообразие приемов инкрустации придает изображениям большую выразительность.

В дополнение к этому виду техники мастер использовал гравировку по дереву и выжигание раскаленной иглой, что позволило дать тонкую художественную разработку деталей.

Для украшения столов были использованы ценные породы дерева из далеких стран Америки, Африки и Южной Азии. В деталях картин можно найти красное дерево, палисандр, розовое, серый клен. Наряду с этими экзотическими материалами нашли применение и местные сорта древесины: орех, гладкая и волнистая береза, яблоня, груша.

Большая художественная ценность этих произведений ставит мастера-исполнителя в один ряд с лучшими русскими мебельщиками, создавшими великолепное убранство Кускова, Останкина и Архангельского.

Русский текст на том и другом столе совершенно одинаков. Неровными буквами на пластинке светлого дерева выведено: "ево превосходительства действительного штатского советника Александр васильевичя Салтыкова служитель мастеровой матвей яковлевъ сынъ веретенниковъ". Имя мастера приведено полностью. Слова "служитель мастеровой" в то время были равнозначны словам - крепостной ремесленник. Указано также имя помещика, владевшего Веретенниковым. Это был действительный статский советник Александр Васильевич Салтыков. Принадлежал он к высшему русскому чиновничеству и всю свою жизнь состоял на государственной службе.

По воспоминаниям современников, он известен как очень богатый помещик, имения которого находились в различных губерниях России. Он очень широко жил в Петербурге, так что к концу жизни промотал почти все свое состояние.

Все, что мы можем извлечь из этих сведений, сводится к тому, что М. Я. Веретенников был крепостным мебельщиком богатого помещика и чиновника А. В. Салтыкова. Исходя из этого, попытаемся представить себе, как складывалась его судьба, если предположить, что он жил и работал так же, как сотни и тысячи других крепостных ремесленников в то время.

Выбор специальности для крепостного мальчика-подростка и вся его дальнейшая судьба полностью зависели от воли помещика и его хозяйственных соображений, а иногда от усмотрения старосты или управителя. Так, в одном из своих распоряжений за 1777 год князь Куракин - один из богатейших помещиков России - писал управляющему своей московской конторы Соколову: "При случившейся первой оказии напиши в Суздальскую мою вотчину в сельцо Чуприно к старосте, чтобы он из находившихся в деревне Борвинки трех бобылей, т. е. Павла Степанова и брата его Алексея, так же Василия Петрова прислал к тебе в Москву, которых ты посмотри, не будут ли они способны к домовой службе или к отдаче обучаться мастерству, как например столярному, кузнешному и тому подобному".

Другой помещик заканчивает подобное распоряжение следующими словами: "...наберите их (т. е. подростков.- З. П.), несмотря ни на какие отцов и матерей их отговорки, и пришлите сюда".

Газеты тех лет пестрели объявлениями различных мастеров, бравших к себе в обучение крепостных мальчиков-подростков.

Так, в одном из номеров "Санкт-Петербургских ведомостей" за 1801 год было напечатано следующее: "Желающие из господ отдавать для обучения столярному мастерству крепостных мальчиков, благоволят дать знать на среднем проспекте между 3-4 линиями в доме № 223 цеховому столярного дела мастеру Голугауэру".

Мастер, взявшийся обучать подростка, и помещик заключали между собой договор, в котором оговаривались обязательства той и другой стороны. Некоторые из таких документов сохранились в архивах до сих пор. Манера и стиль их изложения дают нам яркое представление об отношениях людей в ту далекую от нас эпоху. Прочитаем один из таких документов:

"1787 года ноября 16 дня. Я, нижеподписавшийся, дал сие обязательство его превосходительства господина генерал-порутчика сенатора и кавалера Ивана Львовича Чернышева супруге его Авдотье Дмитриевне в том, что взял я у ее превосходительства крепостного ее, крестьянского сына Матвея Степанова для обучения разных сортов башмашному и черевишному художеству; впредь на три года, т. е. будущего

1790 ноября по вышеписанное число, коего в оное время мне вышеписанному мастерству обучить так, как я сам разумею, а если я его в тот срок не обучу, то повинен я оного доучить без всякого моего требования.

За обучение получить мне денег пятьдесят рублей с таким расчетом, что на первый год двадцать, а в последующие два года по пятнадцать рублей. Пищу, банное и портомойное производить мне от себя; одежду, как верхнюю, так и исподнюю требовать от ее превосходительства... Матвей Марков руку приложил".

Богатые помещики посылали своих крепостных обучаться мебельному искусству в Москву и Петербург. Обучение Это длилось от четырех до шести лет. Дворяне с меньшим достатком отдавали своих столяров учиться к богатому соседу, державшему у себя хороших мебельщиков. Очень живо расказывает об этом в своих воспоминаниях уже упоминавшийся в нашей книге А. Т. Болотов. Уйдя в отставку из армии, приехал он в 60-х годах в старый родительский дом - усадьбу "Дворяниново" и начал там все перестраивать по новой моде.

Чтобы обставить комнаты, пришлось ему просить богатого соседа-помещика Хитрова прислать ему на время крепостного мастера, который должен был сделать диван и двенадцать стульев и обучить болотовского крестьянина - толового и способного парня своему ремеслу. Вскоре Болотов имел собственного столяра-мебельщика, знавшего резное, токарное дело и золочение.

Закончив обучение в столицах или по соседству, крепостей мастер возвращался к своему помещику. Молодого столяра могли оставить для самых различных работ в усадьбе ли отпустить на оброк, т. е. на заработки для своего барина.

Оброчные поступали на работу в мебельные мастерские крупных городов, а иногда кочевали из усадьбы в усадьбу, выполняя различные заказы. Большую часть заработанных денег они отдавали своему помещику.

Столярные мастерские крупных усадеб были хорошо оборудованы и имели запасы ценных пород древесины, леса, грубых и тонких сортов столярного клея, политур, лаков, инструментов. По описи 1799 года, в столярной мастерской подмосковной усадьбы "Покровское-Стрешнево" числилось: "разных дерев: пальмового, черного, розового, зеленого, оливкового - всего на 250 рублей". По тем временам это была очень крупная сумма, если учесть, что трехгодичное обучение подростка сапожному мастерству стоило тогда 50 рублей. В мастерских усадеб изготовлялось все: от рам, дверей и грубых скамеек до резной золоченой мебели.

В 1786 году в орловскую вотчинную контору князей Куракиных пришло из Петербурга распоряжение: "...сделать две дюжины стульев, из которых одну оставить в орловской усадьбе, а другую отвезть в Орел, в городской дом. Кроме того сделать четыре кресла, да два стола складных".

В крупных помещичьих хозяйствах, земли которых находились в разных губерниях, столяры-мебельщики были далеко не везде. В зависимости от надобности, их посылали то в одну, то в другую усадьбу. Управляющий домовой конторой писал в таком случае бурмистру или старосте: "По получении сего приказу, тот же день столяра Гаврилу Головкина с сыном Иваном, також имевшего здесь столяра Федора Селихова, брата его Семена Никитина и с инструменты, нанять тройку, прислать сюда в скорости, понеже ныне в них состоит острая нужда".

Полнейшая зависимость крепостного ремесленника от своего господина проявлялась в те годы на каждом шагу. Как о чем-то обычном и повседневном, рассказывает современник о порядках, заведенных в подмосковной усадьбе графа Орлова "Отрада": "...полезные ремесла, по строжайшему распоряжению барина, соединялись там с театральным искусством в одних и тех же лицах. Иной, работавший утром в столярной, вечером являлся актером в театре".

Как и все дворовые люди, столяры-мебельщики получали от помещика "месячину" - некоторое количество продуктов на месяц, а раз в год им выдавалось жалованье, размер которого зависел от квалификации мастера. Столяр Гаврила Головкин, только что упоминавшийся в приведенном документе, получал в год 18 рублей, Семен Полторацкий - 20 рублей, Петр Волков - 9 рублей, а ученики резчика и живописца - по 6 рублей 66 ¹/₂ копейки. Кроме того, дворовым ремесленникам один раз в два-три года выдавали 10 аршин домотканого сукна на верхнюю одежду и 7 овчин на шубу.

Все эти документы, связанные с судьбами разных людей, помогают нам представить, как жил и работал Матвей Яковлевич Веретенников. Будучи крепостным человеком богатого помещика, прожившего всю жизнь в Петербурге, он, вероятнее всего, учился у столичных мастеров - высокое качество его работ свидетельство тому. Окончив учение, он мог работать в петербургском доме или в какой-либо усадьбе Салтыкова. Кроме того, он мог уйти на оброк. В связи с таким предположением очень интересны документы петербургской дворцовой конторы, возможно, касающиеся М. Я. Веретенникова, как оброчного крестьянина. Они случайно найдены в архиве научным сотрудником дворца-музея в Павловске А. М. Кучумовым во время поисков материалов для работ по восстановлению этого дворца. В них говорится, что в 90-х годах крепостным столяром помещика Салтыкова были изготовлены для дворца в Павловске два бюро, инкрустированные ценными сортами дерева. Одно из них до сих пор украшает залы дворца-музея. В документах нет ни имени, ни фамилии мастера, ни инициалов его владельца, но высокое мастерство исполнения этой вещи, элементы орнаментов, включение в сложную композицию выжженных картинок и некоторые приемы в технике инкрустации - то, что называют почерком мастера,- очень знакомы нам по двум столам, с которыми мы с вами так подробно познакомились. Учитывая все это, можно предположить, что найденные документы указывают нам еще на две работы Матвея Яковлевича Веретенникова. Выполнение дворцовых заказов в то время было большой честью для мастера. Для этих работ отбирали только лучших во всех областях прикладного искусства. И поэтому не удивительно, что помещик Салтыков, гордясь своим крепостным мастером, разрешил или даже приказал ему подписать своим именем те два ломберных стола, о которых мы только что рассказали.