Тайна одной шкатулки (С. Жижина)

25 апреля 1863 года в Петербурге на Варшавском вокзале полиция задержала молодого человека лет двадцати трех с большим тяжелым чемоданом. При обыске в чемодане обнаружили 9 револьверов, патроны, порох, заграничный паспорт. Арестованный был доставлен в полицейский участок, а потом в тюрьму. На допросах он или молчал, или давал весьма невразумительные ответы. Так, на вопрос следователя, зачем ему оружие, говорил, что револьверы взял для продажи, а на вырученные деньги собирался поехать за границу слушать лекции и лечиться. Конечно, такое объяснение показалось жандармам крайне неубедительным. Его судили военным судом и сослали в Томскую губернию.

Что же переполошило жандармов? Почему они пристально следили за вокзалами в Петербурге? Зачем понадобилось оружие этому человеку? О нем и о событиях, связанных с ним, поведал нам один небольшой предмет, хранящийся в Государственном Историческом музее, о котором и пойдет наш рассказ.

Предмет этот - маленькая деревянная шкатулка (илл. 49). Ее принесла в музей в 1954 году одна пожилая женщина. Шкатулка принадлежала ее покойному мужу, а как и почему попала к нему, ни эта женщина, ни ее родные не знали. Необычная, с множеством вырезанных дат, надписей, каких-то сцен, она сразу привлекла к себе внимание и заинтересовала. Казалось, что она скрывает какую-то историю. Очень выразительная, почти скульптурная резьба. На крышке, на каждой стороне - изображение каких-то не совсем понятных событий. Вот в комнате с роялем несколько мужчин, среди них - женщина. Потом действие происходит там же, но почему-то появляется занавес. Все в костюмах прошлого века. Рядом - изображение отъезда: крытый возок, в нем фигурка человека. Другая сцена - берег реки, трое смотрят на удаляющийся пароход. Ниже - надпись: "Сбудется ли наше искреннее желание". Надписей много. В сцене отъезда напутствие тому, кто уезжал: "Любовь да хранит вас везде". Есть слова из популярной студенческой песни 60-х годов: "Умрешь, похоронят, как не жил на свете". На одной из сторон, по-видимому, посвящение тому, для кого была сделана шкатулка: "Другу нашему М. Д. С." По углам на каждой стороне вырезаны инициалы. Всего их одиннадцать.

49. Маленькая деревянная шкатулка с загадочной историей, которой нам пришлось заниматься

Люди, изображенные на ней, жили своей непонятной для нас жизнью. В каждой фигуре угадывался живой, реальный человек. Кто же были они - эти люди? Что означают надписи на шкатулке? Кто вырезал с такой точностью все эти сцены с мельчайшими подробными деталями? Чьи имена скрыты под начальными буквами? Вопросов можно было Задавать сколько угодно.

Долго простояла шкатулка безымянной, прежде чем начались поиски. А начались они с самой шкатулки. Ведь она и сама могла сказать о многом.

На крышке мы видим слово "Нарым" и дату: 17 июля 1866 года. При одном слове сразу представляется далекая сибирская ссылка. Нарым... Этот оторванный от внешнего мира крохотный городок на берегу Оби издавна известен нам как место ссылки революционеров. Итак, первое предположение: шкатулка связана с революционерами, сосланными в Нарым в 1866-1867 гг., а сцены, вырезанные на ней, можно рассматривать как рассказ о жизни ссыльных в Нарыме. Но кто же были эти люди? Давайте посмотрим надписи. На боковой стороне вырезано: "Другу нашему М. Д. С". На углах шкатулки - еще десять инициалов: Э. З., Ю. Б., К. Я., В. П., А. К., А. Н., Р. С, Я. С, I. Я, ... Все имена зашифрованы, везде только инициалы. И почему-то в одном случае они состоят из трех букв, скрывая имя, отчество и фамилию, а в остальных только из двух. Многие инициалы состоят из букв редких для русских имен и фамилий: Э. З., Ю. Б., I. Я.? Может быть, потому, что это были имена не русских людей? Ведь у большинства народов Европы нет отчества и употребляется только имя и фамилия. Мы говорим: Жюль Верн, Фредерик Шопен, Джузеппе Гарибальди. А начальные буквы Э., Ю., I очень подходят для славянских, особенно польских, имен - Эдмунд, Эмерик, Юзеф, Юрек, Юлиан, Иосиф, и совсем нехарактерны для русских. На букву Э русских имен в то время вообще не было. И всевозможные "Эдуарды" пришли к нам с Запада уже в XX веке.

Известно, что после восстания 1863 года Нарым был одним из мест ссылки польских революционеров. Тогда можно предположить, что шкатулка была сделана в Нарыме кем-то из польских революционеров в дар русскому другу, тоже революционеру, имя, отчество и фамилия которого начинались на буквы М. Д. С. Если все эти предположения верны, то найти этих людей можно среди участников польского восстания 1863 года и русских революционеров 60-х годов.

В эти годы революционные выступления одно за другим потрясают Российскую империю,- волнения крестьян, обманутых реформой 1861 года, студенческие бунты в Москве, Петербурге, Киеве и, наконец, восстание, которое вспыхнуло в Польше в 1863 году. Имена их участников дороги для нас, дорого все, что связано с ними. Это были люди удивительной воли и мужества. История называет их "шестидесятниками" по бурным революционным годам, в которые они жили и боролись. Немногим более ста лет прошло с тех пор. Время - неумолимый разрушитель. Оно безвозвратно стерло многие имена революционеров, скрыло события, рассказывающие об их благородной борьбе; нас интересует все, что связано с революционным движением 60-х годов прошлого века. Ценнейшими материалами по истории революционного движения тех лет служат документы III отделения "собственной его императорского величества канцелярии". Оно арестовывало революционеров и вело все следственные дела. В его распоряжении была вся полиция, корпус жандармов, секретная агентура. III отделение "всевидящим оком" следило за всей политической и общественной жизнью страны.

Всем хорошо известны фразы "хранится в архиве", "архивный материал". Но не каждому доводилось там бывать. Давайте заглянем в Центральный государственный архив Октябрьской революции, или, как его сокращенно называют, ЦГАОР. Он расположен на одной из московских улиц, в специально построенном здании с множеством невысоких этажей и окошечек. Здесь нам предстоит продолжить поиски. Читальный зал - обычный, как в любой библиотеке: ряды столов, шуршание перелистываемых страниц. Но вместо книг - большие толстые папки с листами бумаг, исписанных чернилами. Заглянем дальше, в хранилище: бесконечные металлические стеллажи, множество ярусов, и везде, насколько хватает глаз, коробки с делами. Сотни тысяч дел! А в каждом - безграничное море бумаг, десятки и сотни тысяч страниц. Дела эти бывают разные: и тоненькие, всего на несколько листов, и пухлые, в несколько толстых томов бумаг и документов. И все это в строгом порядке разделено по темам, каждая тема, говоря архивными терминами,- по фондам.

Из огромного количества документов III отделения нам нужно не так уж мало - все, что связано с польским восстанием 1863 года. 18 тысяч польских революционеров было сослано в Сибирь. На каждого полиция заводила дело, в котором писалось: кто такой, как и за что карается, куда направлен, обязательно отмечались особые приметы. И вот таких почти 20 тысяч дел. А в делах - тысячи листов, написанных от руки. Пишущих машинок тогда не было, все писали писари, у каждого свой почерк, чернила от времени выцвели. Многие дела и совсем не разобрать. Но главная беда, что в руках у нас только инициалы, ни имен, ни фамилий не известно. В ЦГАОРе есть специальный отдел фондов по изучению революционного движения в России. Очень важным и нужным делом занимаются его сотрудники - они обрабатывают, изучают, публикуют документы по революционному движению. Сколько ценнейших справок о революционерах дает этот отдел, сколько важных документов найдено и опубликовано с его помощью! Во главе его стоит Вера Алексеевна Рогова. Если бы не её поддержка, вряд ли удалось бы нам разгадать тайну шкатулки.

Сначала пришлось выбрать все дела людей, инициалы которых совпадали с нашими, на шкатулке. Их оказалось очень много. Так, только с инициалами А. К. (они вырезаны в левом углу крышки) было 46 человек. А всего набралось более двухсот имен.

Теперь надо было выяснить, кто из них был сослан в Томскую губернию, а из тех - в Нарым (Нарым входил в эту губернию). Во многих делах не указывалось окончательное место ссылки. Арестованных отправляли в Сибирь большими партиями, а там, в губернских городах, их распределяли по деревням, селам и небольшим городам. Поэтому, чтобы уточнить место ссылки, пришлось смотреть новые документы, новые дела.

Но вот, наконец, первая находка. Бросилась в глаза строчка "...в Нарым". Это оказалось донесение штаб-офицера корпуса жандармов из Томска от 27 мая 1864 года. Вот что он сообщает в Петербург: "...политические ссыльные Эмерик Здроевский, Антон Карвовский оставались в г. Томске по неполучении из тобольского приказа ссыльных о них письменных сведений, а Иван Вручинский, Владислав Пилецкий и Оскар Ранилович - по неимению пути по случаю весеннего разлива рек. Из них первые четверо 19 сего мая отправлены на причисление по назначению на место жительства в г. Нарым". Обычный архивный документ, маленькая бумажка с простым донесением начальству - пятеро ссыльных задержались в Томске; на двоих еще не пришли документы, а трое ожидали конца весеннего паводка. Однако все уже в порядке, и четверо из них отправлены в г. Нарым, который назначен им местом ссылки. Равнодушный тон, обыкновенные фразы. Но как много говорят они нам, как волнует каждое слово, каждое имя! Ведь на нашей шкатулке, на крышке вырезаны буквы Э. З., А. К., В. П. Значит, открыты первые три имени: Эмерик Здроевский, Антон Карвовский, Владислав Пилецкий. Из донесения ясно, что с весны 1864 года они жили в Нарыме. Впервые все точно совпадает: и инициалы, и время, и место.

Когда что-нибудь ищешь, даже маленькая находка очень радует и помогает. Это значит, что поиск идет правильно и продолжать нужно в том же направлении. Так и было сделано. Вскоре удалось раскрыть еще два имени: Ромуальд Сенкевич, Ян Суткевич. В делах, заведенных на них полицией, говорилось, что они были осуждены на ссылку в Нарым и прибыли туда в 1863 -1864 годах. Итак, уже раскрыты пять инициалов. Дальнейшие розыски привели нас в Томский архив. Здесь хранились дела сосланных в Нарым и вообще всех ссыльных Томской губернии. Эти поиски дали нам еще три имени: Ю. Б.- Юлиан Бесекерский, К. Я.- Константин Яцковский, I. Я.- Iосиф Явток. Два имени с инициалами А. Н. и А. П. найти так и не удалось.

И вот что увидели мы сквозь казенные строчки сухих полицейских дел...

Далекий, затерянный в бескрайней сибирской глуши городок Нарым. Тогда его называли "заштатным", насчитывалось в нем всего около тысячи жителей. Даже в наши дни до него не так легко добраться. А тогда связь с внешним миром шла летом пароходом по Оби, а зимой - на санях. До ближайшего города - Томска - 474 версты.

Именно сюда сослало царское правительство за участие в восстании 1863 года сорок два польских революционера, а в их числе и тех, чьи имена нам удалось раскрыть. Все они были очень молоды, 18-25 лет. Самому старшему, Ромуальду Сенкевичу, в момент восстания исполнилось всего 33 года. По-разному они проявили себя в революционной деятельности. Антон Карвовский и Владислав Пилецкий с оружием в руках сражались в рядах восставших на территории Литвы и Польши. Владислав Пилецкий начал революционную деятельность еще на студенческой скамье, когда он учился в Петербургском университете. В 1861 году он участвовал в забастовке студентов. За это его исключили из университета и выслали по месту жительства в Ковенскую губернию. А когда началось в Польше открытое вооруженное выступление, он пришел в отряд с оружием в руках. В его деле в графе "особые приметы" указано: "на левой ноге выше колена рана". Возможно, получил он ее во время сражений.

Ян Суткевич занимался изготовлением оружия для восставших. Ромуальд Сенкевич был чиновником в Гродно. Его подозревали в связи с восставшими и в хранении революционных бумаг. Как говорилось в приговоре: "...изобличен не был, но оставлен на подозрении". За это его тоже сослали в Сибирь. По подозрению в участии в восстании был отправлен в Нарым богатый помещик Варшавской губернии Юлиан Бесекерский.

Самый яркий документ об этих революционерах связан с именем Эмерика Здроевского. Вот его первая страница: "25-го минувшего апреля на Санкт-Петербургской станции Варшавской железной дороги задержан был дворянин Виленской губернии Эмерик Здроевский, в багаже которого найдено 9 револьверов, с относящимся к ним прибором и небольшое количество пороха, а также заграничный паспорт в Германию, Австрию и Францию". Его имя во время розысков встречалось чаще других. По-видимому, это был один из активных участников восстания. Его судьбу мы можем проследить полнее других. Вот как она нам рисуется по отрывочным сведениям архивных документов.

В 1861 году он приехал в Москву и поступил в университет вольнослушателем физико-математического факультета. Там вступил в организацию, которая объединяла всех студентов-поляков. Называлась она Огул, что в переводе с польского означает "общество". Она существовала как открытая студенческая организация. А на самом деле в 1861- 1862 годах члены Огула образовали тайное общество по подготовке восстания. Они связались с русскими революционерами "Земли и воли", пытаясь объединить усилия поляков и русских в борьбе с самодержавием. А когда весной 1863 года в Польше началось восстание, все члены Огула уехали на родину, чтобы принять в нем участие. Теперь становится понятно, почему весной 1863 года Эмерик Здроевский оказался в Петербурге с чемоданом оружия, с заграничным паспортом в Австрию, Францию, Германию, с портретами известных руководителей польского восстания. В эти дни в Польше уже начались открытые выступления против царизма, там нужны были люди, нужно было оружие. Вероятнее всего, по заданию Огула Здроевский должен был доставить оружие в Польшу, где его так ждали. А заграничный паспорт, очевидно, был нужен ему для того, чтобы поехать в страны Западной Европы для связи с теми, кто поддерживал польское восстание. Здроевский, как мы уже знаем, был арестован. Его явно вымышленные ответы не обманули полицию, и в мае 1864 года вместе с другими ссыльными на небольшом пароходике "Работник" он был доставлен в Нарым отбывать ссылку. Этот пароход ходил из Томска вниз по Оби и развозил партии ссыльных "по местам их причисления", говоря языком казенных бумаг.

Итак, мы выяснили уже немало, узнали, что шкатулка связана с пребыванием в Нарыме польских революционеров. Раскрылись имена почти всех, чьи инициалы вырезаны на шкатулке. Но самое главное осталось неясным: что означают сцены, изображенные на стенках шкатулки, и кто такой был М. Д. С.

Снова предстоят поиски среди десятков тысяч имен, и опять нам известны всего три буквы.

Продолжаем путешествие по архивному царству. Снова бесконечные дела, документы, бумаги... Пришлось заглянуть даже в огромные "Алфавиты" III отделения - пудовые книги в толстом коленкоровом переплете длиной около метра, а шириной сантиметров семьдесят. В них по алфавиту перечислялись все дела, поступившие в III отделение. Чтобы прочесть страницу такого алфавита, приходилось буквально ползать по его огромным томам сверху донизу.

Но ни в алфавитных книгах, ни в справочной картотеке на революционеров таких имен не было. Отгадка пришла неожиданно.

В одном из дел мне встретилось имя Якова Сулина. Это был крупный революционер-шестидесятник, хорошо известный в литературе. Его имя связывается с Чернышевским, с известной прокламацией "К барским крестьянам". У него хранился станок, на котором печаталась эта знаменитая прокламация. За это, когда ему едва исполнилось двадцать лет, он уже отбывал заключение в Петропавловской крепости. Из-за недостатка улик его освободили, но вскоре снова арестовали. За участие в революционной организации "Земля и воля" весной 1866 года Сенат приговорил Сулина к лишению всех прав и к ссылке в Томскую губернию, в Нарым.

Листаем дело, связанное с этой ссылкой. Оно называется: "Дело о Якове Сулине, мировом судье Яковлеве и жене поручика Марии Сошальской". Мария Сошальская - М. С.- две буквы совпадают. Не наша ли это М. Д. С? Еще внимательней смотрим дальше. С первого же листа чувствуется, что полиция настороженно следит за этой женщиной. Одна За другой летят телеграммы из Петербурга, из III отделения с запросами и приказами - "задержать, обыскать, а по обыскании установить строгий надзор". А вот, наконец, и ее полное имя: Мария Дмитриевна Сошальская,- т. е. наша М. Д. С.!

Кем же была эта женщина и почему ею так заинтересовалось III отделение? Вот сухие полицейские факты из дела № 302-г, часть 5, опись 1, фонд 95: Мария (Мавра) Дмитриевна Сошальская, 1839 года рождения, была дочерью харьковских помещиков Инкуватовых. Семнадцати лет ее выдали замуж за армейского поручика Петра Сошальского. Через четыре года, как говорят документы, она откупилась от него за 1000 рублей (сумма для того времени огромная) и уехала в Петербург, где поступила работать в книжный магазин-библиотеку. Весной 1866 года после обыска, сделанного в библиотеке, с нее была взята подписка о невыезде. Тем не менее под предлогом поездки на родину она добровольно вместе с Сулиным поехала в Нарым.

Что же перед нами? Обыкновенная история женщины того времени? Чтобы понять это, нам надо перенестись на 100 лет назад и взглянуть на ее поступки глазами человека тех лет. Первая же фраза - "откупилась от мужа" - говорит о многом. Сейчас нам трудно это понять. Но тогда это было единственным способом освободиться от ненавистного супружеского ига, стать свободной. Женщина, к какому бы классу она ни принадлежала, даже к дворянскому, все равно оставалась бесправной рабой мужа. Сколько же мужества и твердости нужно было проявить, чтобы сделать такой шаг!

Затем, приехав в Петербург, она снова нарушила неписаные законы буржуазного общества. Сошальская начала работать и встала за прилавок книжного магазина. Тогда так поступали немногие. Это было неслыханно и не укладывалось ни в какие рамки! Весь реакционный и обывательский Петербург оплевывал и обливал грязью мужественных женщин. Зато передовая и революционно настроенная интеллигенция одобряла и поддерживала их. Журнал "Современник" приветствовал в январском номере за 1862 год одну из первых женщин, А. Энгельгардт, которая так же, как Сошальская в свое время, встала за прилавок книжного магазина Серно-Соловьевича.

Вот чем заканчивалась эта статья: "Но что всего замечательнее - в магазине господина Соловьевича конторскими текущими делами будет между прочим заниматься дама, принадлежащая к обществу, которая, отвергнув общественные предрассудки, решилась взять на себя эту обязанность для того, чтобы быть полезной своему семейству. Эта новость утешительнейшая из всех наших новостей и имеющая большое значение".

Книжный магазин Яковлева, в который Сошальская поступила работать, находился на углу Невского проспекта и Караванной улицы. При нем же находилась библиотека с читальней. В Петербурге в те годы было несколько таких библиотек. Все они были местом встречи передовых людей того времени. Здесь Сошальская и познакомилась с революционерами - Чернышевским, Сулиным, и сама стала участницей революционного движения. Не случайно полиция зорко следила за этими "магазинами". Вот одно из донесений полиции в III отделение о магазине Яковлева: "Открыв книжный магазин с особой читальней, Яковлев сделал его местом сборища нигилистов, собирающихся туда под предлогом чтения книг и газет. Яковлев не раз обращал на себя внимание как человек в высшей степени зараженный духом нигилизма и противуправительственным направлением, но за неимением юридических доказательств не представлялось никакой возможности к изобличению его". Как говорится, видит око, да зуб неймет. Полиция понимала, что представлял собой Яковлев, но улик и доказательств не было (илл. 50). А обвинение Яковлева в нигилизме в то время было равноценно обвинению в революционной деятельности. Слово "нигилист" сейчас мы относим к человеку, который отрицает вообще все: достижения культуры, моральные устои. После выхода в свет в 1862 году романа Тургенева "Отцы и дети" этим модным словом реакционные круги называли всю передовую разночинную молодежь, революционеров. В "нигилизме" полиция обвиняла и Сошальскую. Жандармский полковник писал, что "Сошальская относится к разряду крайних нигилисток".

50. Портрет В. В. Яковлева, близкого друга и соратника Сошальской. Найден в фототеке Института русской литературы в Ленинграде

О деятельности Яковлева и его "магазина" мы узнаем из дальнейших полицейских документов. Так обнаружилось, что деньги от благотворительного спектакля, организованного Яковлевым в январе 1865 года, предназначались для Чернышевского и поэта-революционера Михайлова, сосланных в Сибирь. Весной 1866 года в библиотеке во время обыска была найдена запрещенная литература. После этого с Сошальской была взята подписка о невыезде. Но она, как мы уже говорили, обманула полицию и вместе с Сулиным поехала в Нарым. Они выехали из Петербурга в конце мая 1866 года. Как важного политического преступника, Сулина конвоировали два жандарма. Тянулась бесконечно длинная дорога, трудная, мучительная. Безрадостное путешествие, остановки в домах с решетками на окнах, за высокими частоколами. Какое же мужество должна была иметь эта женщина! Декабристки, поехавшие в Сибирь за своими близкими, были воспеты за свой подвиг и мужество. А подвиг Сошальской, которая сама была революционеркой, остался для истории неизвестным!

Два месяца продолжалось утомительное путешествие из Петербурга в Нарым. 17 июля 1866 года Сошальская и Сулин прибыли на место назначения. Эта дата вырезана на крышке шкатулки (илл. 51). Рядом - изображение дома, в котором они поселились. А дальше, дальше на всех сторонах шкатулки начинается рассказ о жизни Сошальской в Нарыме.

51. Крышка шкатулки. По углам вырезаны инициалы Эмерика Здроевского, Владислава Пилецкого, Антона Карвовского и Яна Суткевича

Вот одна из сцен (илл. 52). Наверху надпись: "Тут мало отрады - это правда, но ведь и везде всяко живет..." Мы видим Сошальскую за роялем. Ее окружают друзья, ссыльные

52. Боковая сторона шкатулки. Сцена в комнате Сошальской. Наверху инициалы Ромуальда Сенкевича и Константина Яцковского

(поляки. На диване у окна - человек в халате с папиросой в руке. Возможно, что это Сулин. Сцена происходит в его доме, в привычной обстановке. Этим можно объяснить его домашний костюм в отличие от всех остальных. Так они собирались каждый вечер. Звучала музыка, часто пели хором. На шкатулке там, где мы видим Сошальскую за роялем, ниже сделана надпись: "умрешь, похоронят, как не жил на свете". Это слова из популярной студенческой песни тех лет "Быстры, как волны, дни нашей жизни". Пели здесь и революционные песни, запрещенные правительством, с едкой сатирой и насмешкой над царским строем:

       Подати сбирает, 
       Народ обдирает, 
       Ай-да царь, ай-да царь! 
       Православный государь! 
 Сам того не знает, 
 Что повелевает, 
 Айда царь, айда царь! 
 Православный государь!

Слова этой песни были написаны еще поэтом-декабристом Рылеевым. Но, как видно, популярность ее была настолько велика, что пели ее через много лет после того, как она появилась.

Зимой 1867 года Сошальская организовала в Нарыме любительский спектакль. Это мы можем увидеть на шкатулке (илл. 53). Посмотрим ее противоположную сторону - и перед нами та же комната, тот же рояль, но спереди - поднятый театральный занавес. На его складках дата спектакля - 29 января 1867 года. Внизу - надпись с французскими, английскими и русскими словами: "Beaucoup merci - suficientli - просветили" (большое спасибо, достаточно, просветили). По всей вероятности, она представляет либо название спектакля, либо фразу из поставленной пьесы.

53. Боковая сторона шкатулки. Сцена из спектакля, устроенного Сошальской в Нарыме

А вырезанная сценка, очевидно, изображает один из моментов спектакля. Здесь мы снова видим Сошальскую. Как и на предыдущей сценке, она в платье с кринолином, с густыми пышными волосами. Среди изображенных можно узнать еще одного человека. Справа от мужчины с цилиндром в руке стоит человек невысокого роста в очках. Возможно, это Антон Карвовский. Мы предполагаем так не случайно. В его деле хранится прошение матери о разрешении ему вернуться на родину из-за болезни глаз, которую он получил во время пребывания в Нарыме. Здесь же прилагается медицинская справка о том, что Карвовский страдает сильнейшей близорукостью и ослаблением силы зрения. При такой болезни глаз он должен был носить очки.

Возможно, это был не простой любительский спектакль. В завуалированной форме, иносказательно можно было выразить многое, что запрещалось цензурой. Не зря дана и фраза - "большое спасибо, достаточно, просветили". О том, как царизм "просветил" участников революционного движения, все хорошо знали.

Революционная деятельность и борьба ссыльных не прекращалась. Об этом хорошо говорит один яркий документ. Этот документ - донос уголовника Карпа Павловского, сосланного в Нарым за кражу золотых вещей. Разные люди волею судеб оказывались в Нарыме. Одни во имя светлых идеалов и счастья народа шли на борьбу, отдавая за это жизнь, мучаясь на каторге и в ссылке. А другие с мелкой подленькой душонкой готовы были за медный грош продать все на свете. Таким был Павловский, платный агент томской полиции. Донос написан со знанием дела. В нем звучит и стремление угодить, выслужиться перед начальством. Он пишет, что на квартире Карвовского и Яцковского происходят собрания ссыльных. Они постоянно злословят над царской персоной, и даже осмеливаются рисовать на нее карикатуры. А вот и собственные слова доносчика: "Карвовский и Яцковский пели песню, в которой злословили государя императора. Эта песня вошла в Нарыме в такое обыкновение, что ее поют даже уличные мальчишки и 12-летняя дочь мещанки Габовой, последняя, как и мать ее, укажут виновных в составлении и распространении этих революционных пасквилей, которые действуют на юные умы нарымского населения и этим разрушают священные узы верноподданничества..."

Павловский доносил, что у ссыльных поляков имеются ружья и станки для их изготовления. А если мы вспомним, что Ян Суткевич, один из наших героев, инициалы которого вырезаны на шкатулке, был сослан за изготовление оружия для восставших, то можно предположить, что этим делом он занимался и в Нарыме. В доносе Павловского было еще сказано, что политические ссыльные в Нарыме пытаются поддерживать тайную переписку с Томском.

Значит, не случайна была просьба Якова Сулина к местным властям в октябре 1866 года об отпуске в Томск. Он объяснял эту просьбу тем, что решил заняться приготовлением балыка и копченой рыбы. Но, конечно, не рыбная промышленность интересовала Сулина в Томске. Это был всего лишь предлог, чтобы съездить туда. Ведь, как мы знаем, Томск был тогда важнейшим центром по организации революционной борьбы ссыльных. Однако это понимали жандармы, и на все его просьбы (а просил он об этом неоднократно) он всегда получал отказ.

На одной из сторон шкатулки изображен отъезд (илл. 54). Сибирские сани-кошовка, на облучке - извозчик, дата и трогательное прощальное напутствие тем, кому суждено надолго остаться в Нарыме: "Любовь да хранит вас везде". Это отъезд Сошальской. В Нарыме она пробыла недолго - с середины июля 1866 года до начала февраля 1867 года, и выехала в Петербург. Дата отъезда - 7 февраля вырезана на шкатулке. Зачем же она ездила в Нарым, если пробыла там так недолго? В это время в Сибири организовывались тайные общества ссыльных, готовилось вооруженное восстание. Была необходима постоянная связь с Петербургом. Прямых сведений, что Сошальская отправилась в Сибирь для установления этих связей, нет. Вернее, таких сведений не было у полиции. А мы не должны забывать, что полиция о делах революционеров знала далеко не все. Но она вызвала подозрение жандармов, которых всполошил ее отъезд из Нарыма. Одна за другой шифрованные телеграммы полетели в Петербург в III отделение. В Томске ее ждал обыск. Там же к ней приставили шпика. Он ехал с ней в одном возке до Омска, представился попутчиком и пытался выведать у нее все, что можно. В Омске ее опять задержали, без конца допрашивали, создали специальную следственную комиссию. Свой неожиданный отъезд из Нарыма Сошальская объясняла комиссии так: "Я оставила Нарым по болезни, намереваясь в Петербурге найти медицинское пособие, и предполагаю по восстановлении здоровья возвратиться снова в Нарым". Такое объяснение звучало неправдоподобно, и генерал-губернатор сообщал из Омска в Петербург: "Сошальская навлекает на себя подозрение в принадлежности к вредному тайному обществу". Ни допросы, ни бесконечные обыски, ни провокации не помогали. Как ни старались жандармы, все оказалось напрасным. Вероятно, чиновник, приставленный к ней в качестве шпика, был прав, когда писал: "Хотя делал у нее в Томске обыск штабс-капитан Афанасьев, но ничего не нашел, так как она неглупа что-либо хранить у себя, а на это имеет крепкую память, а поэтому не нуждается ни в каких письмах и заметках, которые вообще всегда огнем истребляются".

54. Боковая сторона шкатулки. Отъезд Сошальской из Нарыма. Наверху инициалы Иосифа Явтока и А. П

Дальнейшая судьба Сошальской неизвестна. Мы знаем только, что после допросов в Омске за ней был установлен строгий полицейский надзор и она уехала в Петербург.

У нас осталась неразгаданной еще одна сцена, изображенная на шкатулке: берег Оби, трое ссыльных смотрят на удаляющийся пароход, дата - 7 августа 1867 года, надпись: "Сбудется ли наше искреннее желание" (илл. 55). Очевидно, шкатулка была сделана кем-то из ссыльных поляков уже после отъезда Сошальской из Нарыма. Ведь с ее приездом были связаны их самые сокровенные надежды на освобождение. Неизвестно, вернулась ли она в Нарым и дошел ли до нее этот скромный дар польских друзей.

55. Боковая сторона шкатулки. Сцена на берегу Оби. В верхних углах инициалы Юлиана Бесекерского и А. К

Казалось бы, на этом история нашей шкатулки заканчивается. Просмотрены бумаги и дела в архивах, перелистано множество книг. Но поиск на этом не завершился. Вскоре после того, как работа была закончена, состоялась передача по нашему радио для Польской Народной Республики. Через некоторое время в Исторический музей пришло письмо. Обратный адрес на конверте не мог оставить равнодушным: Варшава, Мариан Здроевский. Он оказался племянником хорошо известного нам Эмерика Здроевского. Затем нам написала и его сестра Елена. Ей было пять лет, когда вернулся из ссылки Эмерик Здроевский, она помнит этот знаменательный день. Много интересного рассказали письма из Польши Оказывается, революционные традиции были очень сильны в семье Здроевских. Отец Эмерика за участие в восстании 1863 года был заключен в Двинскую крепость, его брат Вацлав тоже участвовал в вооруженном выступлении против царского самодержавия, за что был сослан в Курскую губернию.

Вместе с письмами пришла фотография Эмерика Здроевского, сделанная в 1889 году сразу после его возвращения из ссылки. Вот мы, наконец, держим в руках подлинную фотографию одного из тех, чьи инициалы вырезаны на шкатулке (илл. 56). Высокий красивый лоб, прямой нос, открытый спокойный взгляд. Нижнюю часть лица скрывает большая круглая борода и усы. А теперь посмотрим на шкатулку. Найдите сцену, где Сошальская сидит за роялем, и сравните с фотографией лицо человека, стоящего слева от нее. Тот же характерный зачес волос, та же форма бороды и усов, тот же огромный лоб. Подходит даже рост. По особым приметам, указанным в деле, рост Здроевского был 2 аршина 6 вершков, т. е. 171 см, средний мужской рост. Примерно таким мы и видим его на шкатулке. Значит, все что изображено на ней, имеет документальное сходство. Достоверна каждая фигура, каждая деталь!

56. Портрет Эмерика Здроевского, сделанный после возвращения его из ссылки в 1889 году

Мы не смогли узнать, кто же вырезал шкатулку. Но это был талантливый человек, который вложил в маленькую трогательную вещь частицу своей души, сумел передать не только внешнее сходство, но и настроение, надежду и чувства этих людей.

Почти сто лет молчала маленькая деревянная шкатулка, упорно храня свою тайну, но в результате долгих кропотливых поисков нам удалось найти заветный ключик, и шкатулка заговорила. Она открыла нам имена революционеров, поведала их историю - историю жизни, дружбы и верности русских и польских революционеров в нарымской ссылке в 60-х годах прошлого века.